Предыдущая глава 12. http://proza.ru/2024/02/14/1212
Глава 13. ПРОЗА ЖИЗНИ
В своем дневнике Саша записала: «Чем больше солнца, тем больше цветущих роз. Они не любят холодных ветров и пониженных участков. И в то же время они любят простор, когда их не окружает замкнутое пространство.
Розы растут от восхода солнца до девяти или десяти часов утра, затем следует время отдыха до трёх или четырёх часов дня. В пасмурные или дождливые дни розы растут безостановочно, и это служит доказательством, что они могут обойтись без яркого полуденного солнца. Они не выносят застоя воды. Что же касается почвы, то розы любят более тяжелую».
Женя, прочитав эти строчки вечером у компьютера, засмеялся весело:
— А я все думал, с кем тебя можно сравнить? Не придумал. А ты сама все про себя написала. Оказывается, ты у нас из семейства роз! Только что-то ты про колючки у этих красавиц не написала! Недотрога ты, моя любимая!
Женя улетел в Германию, и вдруг страх потерять его пронзил, словно прощалась навсегда.
Неизвестно точное определение любви. Но, когда вся нежность в сердце выливается в желание физически ощущать тепло тела, прикасаться к волосам, просто схватить за руку, в шутку толкнуть слегка, когда стоит в проеме двери, — ты не задумываешься об определениях.
Одиночество имеет только одно преимущество — возможность услышать гулкую пустоту бесконечного мира и взвешенность собственного ощущения того мизерного набора необходимого, чтобы просто жить и думать. И писать. Точнее, записывать образные сравнения, выплывающие неожиданно, которые ты тут же черкаешь, потому что это где-то слышала, читала, видела.
И, потушив свет, уносясь в полумрак, беспредельность ночного, никогда не отдыхающего сознания, видишь красочные образы, действия, участницей которых ты являешься. Лишь учащенное сердцебиение напоминает о происшедшем, когда уже проснулась.
Лариса появилась в обед. Мелодичный напев бетховенской «К Элизе» электрического звонка будто всколыхнул легкую прозрачную тюль окна.
На высоком крыльце в узких сиреневых брюках и белоснежной длинной куртке стояла незнакомая женщина. Саша открыла дверь.
Женщине было лет двадцать семь. Темно-каштановые волосы, постриженные под каре, слегка закрывали мочки ушей с искусственными бирюзовыми сережками. Аккуратно наложенный грим, синие тени и черная тушь на ресницах усиливали выразительность карих глаз и подчеркивали морщинки на лбу, у губ, напоминая об уже улетевшей свежести юности.
Когда она заговорила, сразу открылись, засверкали белизной две полоски отличных зубов. В отличие от Саши, которая, даже улыбаясь, плотно сжимала губы, но у которой на щеках тотчас же зацветали ямочки.
— Мне нужен Вебер Евгений Карлович. Он здесь проживает? Мне в банке дали его адрес, — она с такой надеждой смотрела через Сашино плечо, словно ожидала, что он вот — вот появится.
Саша невольно насторожилась: «В банке постороннему человеку так просто никто не мог дать адрес Жени». И это напряженное ожидание, даже некоторый испуг на лице незнакомки смущал:
— Евгений Карлович улетел вчера в Германию по работе, — Саша чувствовала себя неуютно в длинном махровом халате под внимательным обстрелом глаз привлекательной женщины.
— Как же так? И когда он появится? — лицо женщины на глазах потухло, точно внутри нее сработал невидимый выключатель. — Что же мне теперь делать?
— Заходите! — Саша пропустила гостью в прихожую.
"Зачем она это сделала?"- ответить на этот вопрос она так никогда, даже много лет спустя, не смогла. Вся где-то свыше запрограммированная линия наших судеб, когда одно слово может вспыхнуть лазером ожидания удачи, солнечной уверенности в завтрашнем дне, или, наоборот, разлететься осколками обиды, боли, неуверенность, проявилась. Наверное, чему суждено случиться, то непременно произойдет.
— Вы издалека? — Саша сразу обратила внимание на большую спортивную сумку, которая явно оттягивала плечо гости.
— Я только что из аэропорта. Прилетела из Москвы. И такси отпустила. Что же мне делать? — повторила она еще раз и посмотрела на Сашу. — Вы здесь домработница? Меня в самолете укачало. Можно мне попросить у вас чашку чая или кофе?
«Нет, не нужно ей, Саше, было быть такой доверчивой! Жила бы и дальше, упиваясь своим заоблачным полетом на крыльях свершившихся надежд и планов. Нет, потащила незнакомую женщину в кухню, пригласила к столу обедать».
— Давайте знакомиться. Меня зовут Саша.
— А меня Лариса. Вам про меня Евгений ничего не рассказывал? Я — его бывшая гражданская жена. Мы с ним прожили в Германии полгода, — в ее фигуре, сохранившей стройность и гибкость девичьей талии, аккуратную округлость обтянутых узкими брюками ног чувствовалась теперь какая-то свобода и раскованность после неожиданного испуга и растерянности.
Саша молчала, убирая со стола грязные тарелки, заваривая кофе.
«Бывшая жена. Уже легче, — подумала как бы со стороны, рассудительно. — Идти этой девушке некуда, так что придется выслушать всю историю с начала до конца».
— Лариса! Вы сейчас живете в Германии? — пусть думает, что она с таким животом, домработница. — Расскажите о себе.
«Эх, Женька, Женька! Зачем ты меня оберегал так старательно? Я же не юная девчушка, которая могла бы хлопнуть тебя театрально по щеке за обманутые надежды или упасть в обморок от переизбытка чувств. Что теперь ахать и взвиваться, если встретила и полюбила уже состоявшегося, самостоятельного, серьезного мужчину, свободного от брака.
Но у него, оказывается, есть трехлетний малыш от одинокой женщины-медсестры, которая жила в доме его родителей и ухаживала за обоими до самой их смерти. И Женя, наверное, полюбил ее по-настоящему, если его сестры дали Ларисе московский адрес фирмы. И ничем особым она от меня не отличается. Впрочем, нет! Отличается тем, что моложе, свежее. Да,она бывшая гражданская жена, а ты — нынешняя. Но кто даст гарантию, что в недалеком будущем от всех этих жен в сумме Женя не найдет молоденькую двадцатилетнюю девчонку, чтобы снова возродиться, как Иван-царевич, искупавшийся в котле с живой водой?"
«Леша, мой сыночек! Ты только не торопись пока на этот свет! Дождись своего срока! А твоя мама Саша все эти сюрпризы жизни переживет».
Она постелила Ларисе на диване в зале, а сама натянула резиновые сапожки, теплый широкий плащ и пошла на берег Волги.
Лариса уехала на следующее утро в аэропорт, ни о чем не расспрашивая. Сделала вид или, действительно, не поняла, что это за домработница разгуливала на последних месяцах беременности по необжитому дому Евгения
Женя прилетел из Германии через день. Легко вбежал на крыльцо, толкнул входную дверь, позвал с порога:
— Саша! Ты дома? — и увидев застывшую в дверях фигуру, облегченно вздохнул. — Слава Богу, успел!
— Нет, не успел! Лариса улетела вчера! — она, конечно, не ждала его такого стремительного возвращения, решив в ночном тоскливом переборе бесконечных телеканалов, торопя угрюмые прыжки безразличной минутной стрелки на циферблате часов в кухне, утром собрать самое необходимое и попрощаться с этим, вдруг ставшим чужим, домом.
— Что она тебе здесь наговорила? — он стоял в распахнутой куртке, высокий, сильный мужчина, весь напряженный, встревоженный, с уставшим, озабоченным лицом, словно прошагал, торопясь, не один километр утомительного пути.
И сами собой вспомнились слова Евгения Евтушенко:
Любовь убитой кем-то не бывает,
Любовь сама уходит, как в песок,
Любовь сама ту пулю отливает,
Которую пошлет себе в висок.
— Сашенька! — он сбросил грязные ботинки, схватил молчащую Сашу за руку. — Это мои добрые сестренки постарались! Как же я — голодный и необогретый — в холодной России пропадаю без женской любви и ласки! Саша, у Ларисы в Германии есть муж, ребенок маленький, но что-то у них там не ладится. Она пришла вместе с годовалым сынишкой к нам в дом — в дом моих родителей, — чтобы присматривать за моей матерью. И мои старики нянчились с малышом, как со своим внуком. Я приезжал часто. Ее домовитость, скромность, женственность, неиспорченность городской жизнью девушки из далекого сибирского поселка, настойчивое желание матери устроить мою холостяцкую жизнь, короче, — я не устоял.
Случайные связи с женщинами приучают к необязательности, свободе выбора и быстрому охлаждению. Мы расстались с Ларисой через полгода. Моя мама угасала на глазах, мне все стало безразлично. После смерти мамы я перевез отца к старшей сестре. Лариса вернулась к мужу, с которым, наверное, сейчас снова поругалась, и вспомнила обо мне.
Саша! Никаких детей у нее от меня нет! Доступность женщины, ее предсказуемость, желание угодить мужчине, навязчивое внимание — это начинает раздражать постепенно, потому что чувствуешь неудовлетворенность от повторяющихся, словно заданных стереотипов мышления, ограничивающих твою свободу существования. Мне скучно с такими женщинами!
— Отвези меня, пожалуйста, домой, Женя! — она испугалась сама той отчужденности, непонятного холода ожесточенности и отчаяния, когда на секунды вдруг представила захлестнувшиеся в нежности фигуры Женьки и этой самодовольной Ларисы в уютном домике его родителей.
— Нет! И еще раз нет! Никуда ты не поедешь! Ты — моя единственная жена! Ради нашего будущего сына постарайся подняться над этими вашими женскими обидами к прошлому! Я люблю только тебя! Никогда не предам! Можешь быть в этом уверена! Как я уверен в тебе! — он схватил упирающуюся, вырывающуюся Сашу, понимая, что, если сейчас он не совладает с этим ее отчаянием, обидой, злостью, то вся его следующая жизнь может завернуться в такой клубок непредсказуемости и ущербности, который он не сможет распутать за всю свою оставшуюся жизнь. — Я тебя завтра же в загс потащу, как бы ты не отпиралась! Все, все, успокойся, наконец! Хватит вырываться! Такая взрослая, несерьезная мама! Моя маленькая, упрямая Сашенька!
И Саша затихла в этих сильных, непреклонных руках, растворившись в ненасытном поцелуе напряженных губ.
(продолжение следует)
Следующая глава 14. http://proza.ru/2024/02/15/1478